Надоело Пэкалэ скитаться без дела по свету, дурачить людей и потешаться над их глупостью. И решил он остепениться: выстроить себе дом, как все порядочные люди, обзавестить землицей — словом, зажить спокойно и в достатке.
Румын уверен, что лучше родной деревни нет ничего на свете. Вернулся Пэкалэ домой и начал жить, как живут все бедняки; накопил с грехом пополам немного деньжонок, купил телушку и отправил ее на деревенский выгон. Ведь так богатство-то и начинается: пасется телушка, становится телкой, телка — яловкой, яловка — коровой, корова телится, потом продаешь корову с теленком и на вырученные деньги покупаешь семь телушек и опять отправляешь их на деревенский выгон. На то и выгон, чтобы на нем паслись телушки.
Паслась, значит, телушка Пэкалэ, паслась, и чем больше паслась, тем быстрее росла. Во всей деревне не было такой телушки, а когда стала она телкой, то никакая яловка не могла с ней равняться.
— Что за притча такая! — удивлялись соседи.— Телка у Пэкалэ лучше всех на селе. Чем это он ее кормит? И какой она породы, что растет такая ладная?
А телушка вовсе не была особенной, да и корм у нее был не ахти какой; просто, Пэкалэ занимался своими делами, и некогда ему было сторожить телушку, чтобы она, случайно, не забралась в чужие хлеба.
Выросла телка Пэкалэ и стала хозяйничать по всем окрестным полям. Скиталась, бедняжка, как, бывало, в прежние времена скитался ее хозяин, и где никто не думал ее встретить, там она чаще всего и бывала: то в пшенице, то в кукурузе, то Бог весть где еще.
А Пэкалэ жаловался людям, что телка-де совсем отбилась от рук, а он занят и не может с ней возиться.
Слов нет, люди бы тоже могли пожаловаться, да некому было: Пэкалэ всегда начинал первым и так сетовал на свою участь, что жалко было слушать.
Пришла яловке пора стать коровой, и призадумались тут жители села, как дальше обернутся дела. Им уже мерещились все семь будущих телушек Пэкалэ: немного воды утечет — станут они телками, яловками, а там и коровами; Пэкалэ продаст их и возвратится из города с целым стадом молодых телушек, и станут они телками, яловками, а затем и коровами...
— Братцы,— возопили селяне,— так ведь он со своей телкой пустит нас по миру; все она у нас съест и поля наши вытопчет!
Да что поделаешь с Пэкалэ? Он-то в чем виноват? Не мог же он забросить дела и все лето держать телушку за хвост.
Думали-думали селяне, как тут быть, еще подумали и порешили: нарастила телушка мясо и сделалась телкой, еще нарастила — сделалась яловкой, и все на чужих хлебах; значит, по справедливости это мясо — их собственность, а вот шкура — так та уж непременно принадлежит Пэкалэ, потому что была на телушке, когда та в первый раз появилась в деревне.
Разобравшись, они прирезали телку, съели мясо, а шкуру бросили во двор Пэкалэ.
Слов нет, быстрая была расправа, да только в деревне, где жил Пэкалэ, и не то бывало. А он молчит — ничего тут не поделаешь.
Конечно, захоти Пэкалэ, нетрудно бы ему найти на односельчан управу. Да не захотел он с ними ссориться, всей душой тянулся к жителям родной деревни. Их нельзя было дурачить, как, например, одурачил бы он односельчан Тындалэ.
Повесил он, значит, шкуру сушить, а когда высохла, привязал ее к палке и отправился в город продавать.
Идет он, идет, не останавливаясь, с утра до полудня и с полудня до вечера. К ночи завернул он в одну деревню и стал себе искать пристанища на ночь, какой-нибудь дом и чтоб жила в нем вдова или женщина, чей муж в отъезде.
Не то чтоб что-нибудь такое... Боже упаси! Просто знал Пэкалэ, что верная жена без мужа сирота. Все-то она скучает и рада любому гостю, лишь бы не ночевать одной в доме.
И удалось-таки Пэкалэ найти на краю деревни одну женщину, муж которой отправился в лес по дрова. Она-то, конечно, изворачивалась и так и эдак: мужа, мол, дома нет, да что люди скажут, но Пэкалэ готов был заночевать в любом уголке — под навесом, в сенях, где угодно, лишь бы дом не остался на ночь без мужчины.
Делать нечего, пришлось бедной женщине пустить его ночевать. Только посоветовала она Пэкалэ сразу же лечь и заснуть,— ведь, наверное, устал он с дороги, бедняга!
«Это что же такое?» — подумал Пэкалэ.
Он хорошо знал, что женщины любят поговорить, что любопытны они до всего, что делается на белом свете. А эта, мало того, что не рассказывала ничего сама, даже не спросила, что у него за дела и какие на свете новости. Тут что-то не так... И Пэкалэ, вместо того, чтобы заснуть, стал подсматривать то правым, то левым глазом, так хотелось ему узнать, что творится в доме и на дворе. Только стемнело, принялась женщина варить, жарить, печь, готовить разные кушанья: были тут и пироги, и жареный поросенок, и бараний бок с тушеной капустой. Была тут и водочка, и вина разные — одним словом, пир на весь мир.
Пэкалэ — человек бывалый. Сразу смекнул он, что не для муженька готовила хозяюшка все эти яства, не для него разоделась, как на свадьбу.
И в самом деле, вовсе не для мужа готовила женщина угощение, а для деревенского старосты. А ждала она его, как ждут сватов девки на выданье: то во двор выбегала, то на улицу, все посматривала, идет или не идет староста.
Не то чтоб что-нибудь такое... Боже упаси! Староста как-никак самый первый человек на селе, и нельзя его принимать с пустыми руками, словно какого-нибудь прощелыгу. К тому же днем он занят всякими делами и не может прийти, вот он и оказывает ей честь попозднее, вечерком. А дурного тут ничего нет, Боже упаси.
Все у хозяйки было готово: поросенок до того хорошо поджарился, что шкурка хрустела, бараний бок тоже, тушеная капуста была готова, от пирогов шел пар, водка уже красовалась на столе, вино студилось в холодной воде — одного господина старосты недоставало. Как вдруг нежданно-негаданно возвращается муженек.
Оказывается, в дороге сломалась ось, и пришлось ему, бедняге, воротиться домой ее сменить. Завтра уж опять отправится со двора.
В том-то и сила, чтоб жена мужа любила; верная жена узнает мужа по походке, по кашлю и чоху, даже по свисту бича. Хозяюшка, у которой заночевал Пэкалэ, как раз и была такой доброй и верной женой. Она узнала мужа по скрипу телеги, а скрип этот слышен был за версту, так что ловкая женщина успела управиться со всеми делами.
Поначалу схватила она подрумянившегося поросенка и мигом спрятала его за печь, потом положила на печь пирог, а бараний бок с тушеной капустой засунула в печку, затем она поспешила убрать водку под подушку в изголовье, а вино под кровать. И когда телега въехала во двор, в доме все было на своем месте.
Не то чтоб что-нибудь такое... Боже упаси! Но все-таки лучше, чтоб муженек не узнал.
Приехал муж домой и давай жаловаться, как все, с кем приключилась беда, а жена, как все верные жены, стала утешать его добрыми словами. Пэкалэ, который тоже был из людей порядочных, вышел из своего угла, предстал перед хозяином, извинился за беспокойство и попросил у него приюта.
— Жена,— сказал крестьянин, обогревшись немного в избе,— голоден я. Мне бы чего-нибудь поесть!
Известное дело. В дороге человек всегда проголодается. Конечно, в котомке у него кое-что имелось, да только дома человек неохотно ест то, что брал с собой в дорогу.
— Горе ты мое,— заохала жена,— да откуда ж я тебе возьму еду? Ведь я ждала тебя только к завтрашнему дню. Разве хорошую мамалыжку тебе сделаю, с чесночной подливкой, ее и покушаешь...
— Что ж, мамалыга так мамалыга,— согласился муженек.
Пэкалэ — человек бывалый. Знал он, что и его попросят к столу закусить и перекинуться словечком с хозяином, знал и радовался этому. Сам-то ведь тоже был с дороги и тоже голоден, как всякий уставший путник.
И стали они беседовать с хозяином, а в это время жена готовила мамалыгу. Пэкалэ не дурак, брюху своему не враг: сидит он и голову ломает, как бы заставить хозяйку накормить их не мамалыгой, а жареным поросенком, таким подрумяненным, что шкурка хрустит, или бараниной с тушеной капустой, или вкусными пирогами; как бы повернуть дело так, чтобы хоть глоток водки выпить или хоть разок приложиться к старому вину.
Ну да уж Пэкалэ не оплошает, у него ведь тоже ум за разумом не ходит! Если учуял запах, так до стола уж как-нибудь доберется! Пэкалэ не разлучался с палкой, как всякий порядочный путник, а единственный свой товар и богатство — телячью шкуру — держал у ног.
Вдруг он нахмурился и как бы невзначай ткнул палкой телячью шкуру.
Хозяин удивился было, чего это он хочет от шкуры, да промолчал. Ведь палка его? Его. Шкура его? Его. Пусть и делает с ней, что хочет!
Немного погодя Пэкалэ опять ударил шкуру, да еще и прикрикнул на нее: «Попридержи язык, кикимора!»
Хозяин опять смолчал. Пэкалэ хлопнул шкуру в третий раз и прикрикнул на нее еще сердитей.
Раздел: Румынские сказки
Возраст: 6-9 лет